Регистрация




Древо Жизни
Последнее сообщение СИЛЬФ
01 мар 2019, 23:16

Магия Нецах
Последнее сообщение СИЛЬФ
01 мар 2019, 23:09

Магия Нецах
Последнее сообщение СИЛЬФ
01 мар 2019, 23:09

ЦЕРЕМОНИАЛЬНАЯ МАГИЯ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ
Последнее сообщение СИЛЬФ
01 мар 2019, 22:17

АРХАНГЕЛЫ И ОБРАЗ ШЕХИНЫ В МАЛОМ ИЗГОНЯЮЩЕМ РИТУАЛЕ ПЕНТАГРА
Последнее сообщение СИЛЬФ
01 мар 2019, 21:13

Ламен – символ власти и силы в магии
Последнее сообщение ночной гость
28 дек 2018, 04:13

Вызов духа ангела или демона
Последнее сообщение ночной гость
28 дек 2018, 04:10

Иерархии ангелов и других сущностей в магии
Последнее сообщение ночной гость
28 дек 2018, 04:07

Хавайот: непонятый Иезекииль
Последнее сообщение ночной гость
15 ноя 2018, 11:25

Шавайот или азбука для недоумков
Последнее сообщение ночной гость
15 ноя 2018, 11:21




гороскоп


Фазы Луны (Москва)




Праздники славян

Языческие праздники

Православные праздники



Важные объявления!

МЫ ТЕПЕРЬ НА
Пожалуйста зарегистрируйтесь чтобы увидеть ссылку

ТРЕБУЮТСЯ МОДЕРАТОРЫ ЗДЕСЬ!

ОБУЧЕНИЕ viewforum.php?f=1447

ГРУППА ТЕЛЕГРАММ
Пожалуйста зарегистрируйтесь чтобы увидеть ссылку
контакт
Пожалуйста зарегистрируйтесь чтобы увидеть ссылку


Гоэтия и гримуары

СОЗДАТЕЛЬ
Аватар пользователя
Сообщений: 11302
Зарегистрирован: 09 фев 2015, 18:20

Гоэтия и гримуары

Сообщение МАРИТА » 20 апр 2017, 10:42

Джейк Стреттон-Кент. Геософия: гоэтия и гримуары

И составил я некий труд, в коем поведал тайну тайн, но оставил ее сокрытою, и вложил в нее все тайны всех магических искусств всех мастеров; а именно, все тайны, или опыты, магических наук, так или иначе достойные свершения.

— «Истинный гримуар»

Старинных магических руководств существует немало, хотя, пожалуй, большинство из тех, которые широко известны, — это частичные компиляции или реконструкции, основанные на комментариях ученых к трудам более древним и редким. При этом, несмотря на всю доступность подобных книг, составить четкое представление о том, как выглядели типичные магические церемонии в период с 1200 по 1750 гг. н.э., не так-то просто. Однако есть один исключительно полезный (и, как ни странно, не привлекающий к себе всеобщего внимания) текст, который может устранить многие неясности, а заодно и развеять некоторые современные предубеждения на этот счет. В автобиографической книге «Жизнь Бенвенуто Челлини», написанной, между прочим, чрезвычайно живо и увлекательно, содержатся подробнейшие свидетельства очевидца, присутствовавшего при средневеково-ренессансных магических церемониях. В нижеследующих цитатах собраны все конкретные сведения, которые Челлини предоставил своим читателям. Некоторые из этих отрывков цитируют Скиннер и Рэнкин в «Истинном Ключе Соломона», но я решил не ограничиваться фрагментами и привести всю значимую информацию, какую только можно почерпнуть из книги Челлини. Цитаты будут перемежаться и дополняться моими комментариями по поводу некоторых важных деталей. Я использовал два английских перевода этой автобиографии: более современный — Роберта Хобарта Каста и более старый — Джона Эддингтона Саймондса[1]. Оба перевода хороши, но я счел за благо обращаться к обоим. Версия Саймондса более изящна и читается легче, но зато Каст не страдает викторианской скованностью. Кроме того, судя по переводческим примечаниям, Каст разбирался в магической литературе несколько лучше, чем Саймондс, и не в пример лучше, чем комментаторы Саймондса.

В том, что Челлини действительно участвовал в описанных им ритуалах, никаких сомнений нет и быть не может. Это был человек свободомыслящий и неукротимый, необычайно деятельный и совершенно не склонный кривить душой.

Привелось мне через некоторые разные странности завести дружбу с некоим сицилианским священником, каковой был возвышеннейшего ума и отлично знал латинскую и греческую словесность. Случилось однажды по поводу одного разговора, что зашла речь об искусстве некромантии; на что я сказал: «Превеликое желание было у меня во все время моей жизни увидеть или услышать что-нибудь об этом искусстве». На каковые слова священник добавил: «Твердый дух и спокойный должен быть у человека, который берется за такое предприятие». Я ответил, что твердости и спокойствия духа у меня хватит, лишь бы мне найти способ это сделать. Тогда священник ответил: «Если ты на это идешь, то уж остальным я тебя угощу вдоволь». И так мы условились приступить к этому предприятию.

Вышеописанная встреча состоялась в 1535 году, который вошел в историю магии как год смерти Корнелия Агриппы. Двумя годами ранее вышло в свет первое полное издание его «Оккультной филосфии», а за пять лет до смерти Агриппа опубликовал другой свой трактат — «О недостоверности и тщете всех наук и искусств». Кроме того, оставалось всего тридцать лет до первого издания более прикладной «Четвертой книги оккультной философии». По поводу «Четвертой книги» до сих пор спорят, действительно ли ее написал сам Агриппа; так или иначе, в самом тексте авторство Агриппы приписывается лишь отдельным частям, причем именно тем, относительно которых это наименее вероятно. Ко времени эксперимента, проведенного Челлини, некоторые из этих сочинений уже распространялись в рукописном виде и почти наверняка были известны героям его повествования. Как мы вскоре убедимся, те формы церемониальной магии, которые описываются в перечисленных трактатах, действительно применялись в тот период на практике. Особого внимания заслуживает тот факт, что сицилианский некромант, как и Агриппа, был хорошо знаком с античной литературой. Важность классического образования обычно недооценивается в гримуарах, не говоря уже о современных интерпретациях с их гипертрофированной зависимостью от каббалы. В Средние века и эпоху Возрождения магические практики, восходящие к языческой древности, вызывали большие подозрения («кто читает по-гречески, тот впадает в ересь»), а потому авторы гримуаров обычно замалчивали или отрицали влияние античности. Но, тем не менее, оно присутствовало и оставалось очень мощным. И в свете этой античной подоплеки место для некромантического эксперимента было выбрано весьма удачно:

Раз как-то вечером сказанный священник снарядился и сказал мне, чтобы я приискал товарища, а то и двоих. Я позвал Винченцио Ромоли, большого моего друга, а сам он привел с собой одного пистойца, каковой точно так же занимался некромантией. Мы отправились в Кулизей[2], и там священник, нарядившись по способу некромантов, принялся чертить круги на земле, с самыми чудесными церемониями, какие только можно вообразить; и он велел нам принести с собой драгоценные курения и огонь, а также зловонные курения. Когда он был готов, он сделал в кругу ворота; и, взяв нас за руку, одного за другим поставил нас в круг; затем распределил обязанности; пентакул[3] он дал в руки этому другому своему товарищу некроманту, остальным велел смотреть за огнем и курениями; затем приступил к заклинаниям.

С уверенностью определить, каким именно гримуаром руководствовался некромант, мы не можем. Одного лишь свидетельства о том, что магический круг вычерчивался по какой-то сложной методике, здесь недостаточно. Впрочем, не исключено, что использовался круг из «Гептамерона»: в Италии этот трактат стал доступен в 1496 году, а в рукописном виде, вероятно, еще раньше. По крайней мере, правила построения кругов, изложенные в «Гепатмероне», действительно сложны и подробны, но все-таки надежных подтверждений тому, что использовалась именно эта методика, в тексте не находится.

Требование привести с собой «товарища» характерно для «Ключа Соломона», однако способ применения асафетиды в описываемом ритуале, как мы увидим, не имеет ничего общего с тем, который предписывается в «Ключе». Особый интерес у меня вызывает упоминание об «огне». Судя по всему, подразумевается огонь довольно заметных или даже внушительных размеров, служивший в ходе ритуала единственным источником света. Эта деталь хорошо согласуется с такими текстами, как «Истинный гримуар» и «Великий гримуар». Последние нередко сбрасывают со счетов как полушарлатанские и слишком поздние, но на самом деле в них сохранились следы аутентичных традиций, отсутствующие в «Ключе» и других не столь откровенно «демонических» гримуарах. С другой стороны, «Гептамерон» предписывает использовать одну-единственную кадильницу, которая тоже именуется «огнем». Однако работа с целым комплексом различных курений снова приводит на память «Истинный гримуар» и заставляет забыть о «Гептамероне», в котором каждому дню недели ставится в соответствие одно-единственное благовоние. Судя по описаниям, а иногда и по иллюстрациям, встречающимся в разных гримуарах, этот «огонь» или одинокая кадильница представляли собой то, что мы с вами назвали бы жаровней. Стоит отметить, что эта деталь бережно сохраняется не только в «Истинном гримуаре», но и в других французских магических руководствах позднего периода.

Длилась эта штука полтора с лишним часа; явилось несколько легионов, так что Кулизей был весь переполнен. Я, который следил за драгоценными курениями, когда священник увидел, что их такое множество, он обернулся ко мне и сказал: «Бенвенуто, попроси их о чем-нибудь». Я сказал, чтобы они сделали так, чтобы я был опять со своей Анджеликой, сицилианкой. В эту ночь нам никакого ответа не было; но я получил превеликое удовлетворение в том, чего ожидал от такого дела.

Под «этой штукой», очевидно, подразумевается сооружение круга и чтение заклинаний. Современные церемонии зачастую длятся не так долго и, скажем прямо, это не лучшим образом сказывается на их эффективности. Предварительные изгнания и инвокации, рекомендованные магами XIX века, занимают от силы половину указанного времени.

Обратите внимание также на то, что здесь ни единым словом не упоминается о треугольнике как области манифестации духов за пределами круга. На вопрос о том, так уж ли необходимо это дополнительное приспособление для эвокации, разные гримуары отвечают по-разному. В своей нынешней форме концепция магического треугольника восходит к замечанию Вейера, разработанному в «Гоэтии царя Соломона», и большинство современных магов принимают ее как данность. Но треугольник рассчитан, в лучшем случае, на манифестацию одной сущности человеческих пропорций, и какой от него может быть прок, когда на зов заклинателя являются легионы духов, совершенно непонятно.

Некромант сказал, что нам необходимо сходить туда еще раз и что я буду удовлетворен во всем, чего прошу, но что он хочет, чтобы я привел с собой невинного мальчика. Я взял одного своего ученика, которому было лет двенадцать, и снова позвал с собой этого сказанного Винченцио Ромоли; а так как был у нас близкий приятель, некий Аньолино Гадди, то также и его мы повели на это дело.

Участие ребенка-ясновидящего — характерная особенность многих операций, описанных в греческих магических папирусах. На основе этого приема впоследствии развилась методика прорицания, известная как «искусство армаделя», — очень влиятельная и описанная во многих гримуарах. Подробный рассказ об этой разновидности магических операций можно найти в моем издании «Истинного гримуара». Здесь же достаточно сказать, что ритуал этот, несомненно, имеет древнее происхождение и свидетельствует о том, что у методов, описанных в гримуарах, имелись дохристианские прототипы.

Когда мы пришли на назначенное место, некромант, сделав те же свои приготовления тем же и даже еще более удивительным образом, поставил нас в круг, каковой он снова сделал с самым изумительным искусством и с самыми изумительными церемониями; затем этому моему Винченцио он поручил заботу о курениях и об огне; взял ее на себя также и сказанный Аньолино Гадди; затем мне он дал в руки пентакул, каковой он мне сказал, чтобы я его поворачивал сообразно местам, куда он мне укажет, а под пентакулом у меня стоял этот мальчуган, мой ученик.

Здесь особый интерес представляет использование пентакля: во многих гримуарах подробно рассказывается, как изготовить это магическое орудие или как оно должно выглядеть, но четких указаний по его применению не дается. «Истинный гримуар» рекомендует расположить четыре «пентакля Соломона» по четырем сторонам света. В «Ключе Соломона» приводятся изображения различных пентаклей, которые маг должен носить на шее под покровом и демонстрировать духам по мере необходимости. Судя по всему, описанная здесь процедура совмещает оба подхода и отражает в себе старинные легенды о печати или пентакле Соломона. Методика, приведенная в «Ключе Соломона», по всей вероятности, возникла гораздо позже, когда вместо единой и пригодной на все случаи жизни печати Соломона стали использовать множество сложных и узкоспециализированных пентаклей.

Начал некромант творить эти ужаснейшие заклинания, призывая поименно великое множество этих самых демонов, начальников этих легионов, и приказывал им силой и властью Бога несотворенного, живого и вечного, на еврейском языке, а также немало на греческом и латинском; так что в короткий промежуток весь Кулизей наполнился в сто раз больше, нежели они то учинили в тот первый раз. Винченцио Ромоли разводил огонь, вместе с этим сказанным Аньолино, и великое множество драгоценных курений. Я, по совету некроманта, снова попросил, чтобы мне можно было быть с Анджеликой. Обернувшись ко мне, некромант сказал: «Слышишь, что они сказали? Что не пройдет и месяца, как ты будешь там, где она». И снова прибавил, что просит меня, чтобы я у него держался твердо, потому что легионов в тысячу раз больше, чем он вызывал, и что они самые что ни на есть опасные; и так как они установили то, о чем я просил, то необходимо их улестить и потихоньку их отпустить.

Фраза «силой и властью Бога» схоже с выражениями из гримуара под названием «Ars Notoria» («Искусство письмен»), но поскольку подобные же выражения встречаются и в «Ключе», можно предположить, что это более или менее стандартная формулировка. Из текста явствует, что духи ответили на вопрос некроманта должным образом, и тот, хоть был испуган, благополучно добился этого безо всяких угроз и проклятий.

С другой стороны мальчик, который стоял под пентакулом, в превеликом испуге говорил, что в этом месте миллион свирепейших людей, каковые все нам грозят; потом он сказал, что появилось четыре непомерных великана, каковые вооружены и показывают вид, что хотят войти к нам. Тем временем некромант, который дрожал от страха, старался, мягким и тихим образом, как только мог, отпустить их. Винченцио Ромоли, который дрожал, как хворостинка, хлопотал над курениями. Я, который боялся столько же, сколько и они, старался этого не показывать и всем придавал изумительнейшего духу; но я считал себя наверняка мертвым, из-за страха, какой я видел в некроманте. Мальчик спрятал голову между колен, говоря: «Я хочу умереть так, потому что нам пришла смерть». Я снова сказал мальчику: «Эти твари все ниже нас, и то, что ты видишь, — только дым и тень; так что подыми глаза». Когда он поднял глаза, он опять сказал: «Весь Кулизей горит, и огонь идет на нас». И, закрыв лицо руками, снова сказал, что ему пришла смерть и что он не хочет больше смотреть.

Обратите внимание, что мальчик-ясновидец в этом ритуале стоит под пентаклем. Из этого следует, что пентакль носит защитный характер и что Челлини не переносил его в те или иные части круга, а только поворачивал в указанную некромантом сторону. Создается впечатление, что пентакль был достаточно большим — возможно, его даже приходилось держать обеими руками. Скорее всего, он представлял собой печать, начерченную на девственном пергаменте, как то предписывается во многих гримуарах. Не следует забывать, что в магии подобного рода девственный пергамент играет очень важную роль и что изготавливали его из шкуры жертвенного козленка или ягненка. Таким образом, пентакль, изображенный на девственном пергаменте, восходит к глубокой древности, о чем мы поговорим подробнее в книге II.

Скиннер и Рэнкин предполагают, что «четыре непомерных великана», которые наверняка стояли не в одном месте, а в разных точках, — это не кто иные, как Короли четырех сторон света, часто упоминающиеся в гоэтических текстах. В ходе церемонии Челлини заявляет, что духи ниже человека, которому, согласно святому писанию, отведена в Господнем замысле особая роль. Но в контексте происходящего это заявление отдает бравадой и выражает не столько твердую убежденность в сказанном, сколько стремление вдохнуть отвагу в других участников ритуала.

Некромант воззвал ко мне, прося меня, чтобы я держался твердо и чтобы я велел покурить цафетикой[4]; и вот, обернувшись к Винченцио Ромоли, я сказал, чтобы он живо покурил цафетикой. Пока я так говорил, взглянув на Аньолино Галди, каковой до того перепугался, что свет очей вылез у него на лоб, и он был почти вовсе мертв, каковому я сказал: «Аньоло, в таких местах надо не бояться, а надо стараться и помогать себе; поэтому подбросьте живее этой цафетики». Сказанный Аньоло, чуть хотел тронуться, издал громогласную пальбу с таким изобилием кала, каковое возмогло много больше, нежели цафетика. Мальчик, при этой великой вони и при этом треске приподняв лицо, слыша, что я посмеиваюсь, успокоив немного страх, сказал, что они начали удаляться с великой поспешностью.

Применение асафетиды в качестве изгоняющего средства известно и по другим источникам, но его следует отличать от применения в процедурах, описанных в «Ключе Соломона» и в «Гоэтии царя Соломона». В обоих этих текстах асафетида используется как последнее средство принуждения, чтобы заставить непокорного духа явиться перед заклинателем. Здесь же зловонные запахи находят гораздо более простое и естественное применение — как средства, заставляющие духов удалиться.

Так мы пробыли до тех пор, пока не начали звонить к утрене. Мальчик опять нам сказал, что их осталось немного, и поодаль. Когда некромант учинил весь остаток своих церемоний, разоблачился и забрал большую кипу книг, которые приносил с собой, мы все вместе с ним вышли из круга, теснясь друг к дружке, особенно мальчик, который поместился посередине и держал некроманта за рясу, а меня за плащ; и все время, пока мы шли к себе по домам в Банки, он нам говорил, что двое из тех, которых он видел в Кулизее, идут перед нами вприпрыжку, то бегом по крышам, то по земле.

Под утреней здесь может пониматься как полночный, так и предрассветный час. Очень любопытно, что некромант принес с собой не один какой-то гримуар, а «большую кипу книг». Этим объясняются многие особенности описанного обряда — например, чтение заклинаний на разных языках. Некоторые современные маги, склонные к пуризму, рассматривают каждый отдельный гримуар как «вещь в себе». Такой страх перед «эклектикой» и отказ от любого практического или теоретического сочетания различных источников прямо противоположен методике, по которой работал реальный маг эпохи Возрождения, описанный в книге Челлини.

Очевидно, что этот некромант провел все необходимые обряды отпущения («разрешения удалиться»), но, тем не менее, некоторые духи не ушли и после того, как операторы покинули круг. Это обстоятельство, опять-таки, вступает в противоречие с обычным для гримуаров предписанием не выходить из круга, пока не будет полной уверенности в том, что духи удалились. Можно предположить, что духи, «бежавшие вприпрыжку» перед некромантом и его спутниками на обратном пути, относились уже к не столь опасной категории. В любом случае, в постритуальных видениях такого рода нет ничего необычного, так что вышеупомянутое предписание из гримуаров следует признать излишне механистическим.

Некромант говорил, что, сколько раз он ни вступал в круги, еще ни разу с ним не бывало такого великого дела, и убеждал меня, чтобы я согласился заклясть вместе с ним книгу, из чего мы извлечем бесконечное богатство, потому что мы потребуем у демонов, чтобы они указали нам клады, каковыми полна земля, и таким образом мы станем пребогаты; а что эти любовные дела суета и вздор, каковые ничего не стоят. Я ему сказал, что, если бы я знал латынь, я бы весьма охотно это сделал. Но он меня убеждал, говоря мне, что латынь мне ни к чему не нужна и что, если бы он захотел, он нашел бы многих с хорошей латынью; но что он никогда не встречал никого с таким стойким духом, как у меня, и что я должен придержаться его совета. За такими разговорами мы пришли к своим домам, и каждому из нас всю эту ночь снились дьяволы.

Потом мы виделись изо дня в день, и некромант меня понуждал, что я должен взяться за это предприятие; поэтому я его спросил, сколько на это дело потребуется времени и куда нам придется отправиться. На это он мне ответил, что с этим предприятием мы покончим меньше чем в месяц и что самое подходящее место — это в горах около Норчи; правда, один его учитель заклинал здесь поблизости, в местечке, называемом Бадиа ди Фарфа; но что там у него были кое-какие затруднения, каковых не будет в горах около Норчи; и что эти норчинские крестьяне люди верные и имеют кое-какой опыт в этом деле, так что в случае надобности могут оказать удивительную помощь.

Как будет показано впоследствии, местность, о которой говорит некромант, была средоточием языческих пережитков и связанных с ними народных обычаев. Последние сами по себе представляют огромный интерес. И особенно важно то, что в этих обычаях находились точки соприкосновения с иудео-христианской магией гримуаров — достоянием образованных священников. Зачастую высказывается мнение, будто вся магия гримуаров христианизирована и представляет собой «подпольные» магические практики духовенства (переработки методов экзорцизма и так далее). Сторонники такой точки зрения противопоставляют эту церковную магию народной, проводя между ними те или иные произвольные разграничения. В результате цепочка аргументов замыкается в круг: любой магический текст, не удовлетворяющий этому определению, зачисляют в категорию «псевдогримуаров». На самом же деле фольклорные элементы присутствуют в той или иной степени почти всех гримуарах, и не исключено, что наиболее репрезентативны именно те гримуары, в которых народная составляющая выражена ярче.

Этот священник-некромант несомненнейше до того убедил меня, что я охотно расположился это сделать, но я говорил, что хочу раньше кончить эти медали, которые я делал для папы, и сказанному я сообщил, и никому другому, прося его, чтобы он хранил мне их в тайне. Однако я постоянно его спрашивал, верит ли он, что в этот срок я должен встретиться с моей Анджеликой, сицилианкой, и, видя, что время очень близится, мне казалось очень удивительным делом, что про нее ничего не слышно. Некромант мне говорил, что я наверное окажусь там, где она, потому что они никогда не обманывают, когда обещают так, как сделали тогда; но чтобы я держал глаза открытыми и остерегался беды, которая со мной в этих обстоятельствах может случиться, и чтобы я принудил себя перенести нечто противное моей природе, потому что в ней он усматривает превеликую опасность; и что благо мне будет, если я уеду с ним заклинать книгу, потому что таким путем эта моя великая опасность минует и я буду причиной того, что мы с ним станем пресчастливы…

На этом приключения Челлини с некромантом завершаются. Его действительно чуть не постигла великая беда, как и предсказывал некромант; ювелиру пришлось бежать из города, и в результате он неожиданно — и в назначенный духами срок — воссоединился со своей сицилианкой Анджеликой. Более никаких упоминаний о некроманте в книге не встречается, и можно только предположить, что тот отправился в Норчи один. Как ни досадно, Челлини так и не довелось освятить Книгу Духов и поделиться с нами впечатлениями еще об одной операции. Зато мы с вами рано или поздно отправимся на гору Сивиллы, чтобы освятить нашу собственную магическую книгу… но прежде нам предстоит другое важное путешествие.

Jake Stratton-Kent (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Сноски:

[1] В настоящем переводе цитаты из «Жизни Бенвенуто Челлини» приводятся в пер. М. Лозинского. — Здесь и далее примечания переводчика.

[2] Т.е. Колизей.

[3] Т.е. пентакль.

[4] Т.е. асафетидой.

ordenxc.org
Изображение
Жду тьмы прихода,полная луна
бросает тайны тень, и я посмею
проклятые промолвить имена...

СОЗДАТЕЛЬ
Аватар пользователя
Сообщений: 11302
Зарегистрирован: 09 фев 2015, 18:20

Гоэтия и гримуары

Сообщение МАРИТА » 22 ноя 2017, 23:07

Аргонавтика I: подготовка и отплытие

Фрикс умер и был погребен, но дух его не обрел покоя, ибо погребли его вдали от родины, от милых холмов Эллады. И стал он являться во снах к минийским героям и, стоя у ложа их, молить с печалью: «Приди, освободи мой дух, дабы я возвратился в край моих отцов и родичей, в минийскую землю, мне любезную». Спросили они: «Как же нам освободить твой дух?» «Плывите за море в Колхиду, — ответил он, — и привезите домой золотое руно; с ним вернется и дух мой, и я смогу, наконец, опочить с моими отцами и обрету покой».
— Чарльз Кингсли, «Герои».

Работа над этой книгой началась в ходе исследования «Истинного гримуара», от комментариев к которому я постепенно перешел к истории гоэтической магии и к анализу ее древнейших истоков и мифов. Пытаясь разобраться в истории древнегреческих магических традиций, я неожиданно обнаружил, что чрезвычайно важное место в ней занимает миф о путешествии аргонавтов. Между тем работа продвигалась, и возникла необходимость структурировать и связать воедино все прочие темы, всплывавшие в связи с этим исследованием: различные вопросы географического и этнологического характера, а также проблемы эволюции ритуалов и прочих компонентов гоэтической магии. Здесь-то мне и пригодился сюжет о плавании аргонавтов, символически отражающий в себе и шаманское путешествие, и летопись расцвета, упадка и возрождения хтонической религии, и пути развития мистериальных культов, и историю чужеземных влияний на греческие традиции.

Когда настало время вписать мои исследования в более широкий исторический контекст, я понял, что для этого потребуется создать портретную галерею основных действующих лиц, как исторических, так и мифологических. Многие из персонажей, которым предстояло войти в эту галерею, тоже оказались так или иначе связаны с «Плаванием Арго» — «Аргонавтикой». Кроме того, бросалось в глаза и вызывало интерес сходство этой галереи в целом с перечнем героев, открывающим «Аргонавтику». Затем обнаружилось, что прямое или косвенное отношение к «Плаванию Арго» имеют и многие другие темы моего исследования. География «Аргонавтики» подходила для моих целей как нельзя лучше: это шаманское путешествие начиналось в Фессалии, на родине античного колдовства, и вело в Колхиду, на родину самых знаменитых античных колдуний. Путь аргонавтов пролегал через многие местности, сыгравшие важную роль в истории магии, и через встречи со многими персонажами, важными в том же отношении, а обратная дорога — через Европу (будущую родину гримуаров) к западному побережью Италии и дальше, к северной оконечности Африки.

Осознав все это, я решил не искать добра от добра и взял «Аргонавтику» за основу структуры своего исследования. Казалось бы, какое отношение имеют эпические поэмы к вопросу об истоках гримуарной магии? Но этот вопрос снимется сам собой, если читатель последует за мной в путешествие по следам корабля Арго. К тому же, решившись построить свою книгу как комментарий к «Аргонавтике», я убил еще одного зайца. Большинство авторов, исследующих древнегреческие компоненты оккультизма, полностью сосредоточиваются на герметизме и других философских традициях. Но гоэтия древнее любых подобных традиций и более тесно связана с истоками мифологии, скрытыми в архаической обрядовости. Таким образом, «Аргонавтика» оказывается великолепным средством для раскрытия этой проблематики.

Из всех античных изложений мифа об аргонавтах полностью сохранилось только одно — «Аргонавтика» Аполлония Родосского. Эта эпическая поэма была написана гораздо позже гомеровских, но во многих отношениях ее автор сознательно подражает Гомеру. Аполлоний жил в Александрии, которая в его эпоху по праву считалась интеллектуальной столицей всего античного мира. При царе Птолемее II он стал главным хранителем знаменитой Александрийской библиотеки. Первая его попытка написать поэму об аргонавтах встретила такое неодобрение среди коллег по перу, что Аполлоний счел за благо покинуть Александрию и отправиться на Родос. Здесь он переработал свою «Аргонавтику» и, завоевав громкую славу, вернулся в Александрию победителем. В отличие от других поэтов той эпохи Аполлоний не пытался отмежеваться от старой поэтической традиции, а, напротив, последовательно на нее опирался. Это обстоятельство наряду с тем, что Аполлоний имел доступ к древним книгам и ранним версиям мифа, компенсирует относительную «новизну» его поэмы, созданной лишь в середине III века до н.э.

Немаловажно то, что Аполлоний, в отличие от Гомера, явственно симпатизировал древним мистериальным культам и питал неприязнь к официальной олимпийской религии. Многие интеллектуалы в Александрии и по всему эллинистическому миру разделяли эти предпочтения, что свидетельствует о возрождении хтонических религиозных традиций — не в последнюю очередь под влиянием орфизма. Некоторые даже включали «Аргонавтику» в число орфических книг.

Центральное место в сюжете поэмы занимает ярко выраженный шаманский мотив: одна из основных целей путешествия заключалась в том, чтобы вернуть домой душу человека, умершего на чужбине: «Ибо Фрикс повелел / Вызволить его душу с Эетова одра / И увести глубокорунный покров / Барана, которым он спасся от пучины / И безбожных мачехиных стрел» (Пиндар, «Четвертая Пифийская песнь», 11а 6 ). Этим отчасти объясняется и привлекательность избранной темы для автора с такими симпатиями, как у Аполлония, и наше повышенное внимание к этой поэме.

Читатели, знакомые с сюжетом «Аргонавтики», несомненно, отдают себе отчет, что многие эпизоды этого плавания с географической точки зрения невозможны. Во-первых, в те времена, когда начал формироваться этот эпос, познания в географии были еще относительно скудны, а позднейшие авторы повторяли ошибки предков из уважения к традиции. Во-вторых, миф о плавании аргонавтов вобрал в себя несколько разных сюжетов, посвященных другим легендарным путешествиям, цели назначения и маршруты которых существенно различались. Однако имелась и третья причина, а именно: земная география не имеет никакого отношения к тем аспектам мифа, которые связаны с путешествием в магический мир. Гибкая география — вообще одна из характерных черт греческой мифологии. Например, мифическую гору Олимп относят по меньшей мере к четырем, а то и к шести различным географическим локациям. Поэтому не удивительно, что и маршрут, и даже сама цель путешествия аргонавтов окутаны покровом тайны.

Помимо основного сюжета миф о плавании Арго содержит множество эпизодов, связанных с древней магией, и множество отсылок к архаическим элементам греческой религии. Рассмотрим самые важные из них — в том виде, как они представлены у Аполлония.

Поэма начинается с прибытия Ясона ко двору узурпатора Пелия, захватившего власть в фессалийском городе Иолке. Эта самая северная область Древней Греции граничила на севере с Македонией, на западе — с Иллирией и Эпиром, а на востоке омывалась морем. В классический период полагали, что гора Олимп находится именно в Фессалии. Местные жители издавна слыли искусными чародеями и знатоками «варварских» заклинаний. Таким образом, Фессалия — замечательная отправная точка для исследования греческой архаической магии. Более того, отплыв от берегов Фессалии, аргонавты держат путь на восток, к Черному морю. Географически и символически это означает, что, продвигаясь по их следам, мы оставляем классическую Грецию позади и вступаем в царство мифов и древних ритуалов, породивших гоэтию.

Царь Пелий в свое время сверг и изгнал отца Ясона, но по совету оракула Ясон отправился в Иолк, чтобы заявить о своих наследных правах. По дороге ему довелось перейти вброд разлившуюся реку, а заодно перенести на другой берег некую старуху, в обличье которой скрывалась богиня Гера. Переходя реку, Ясон потерял сандалию и прибыл в Иолк босым на одну ногу. Непарная сандалия — один из распространенных символов Гекаты, а перенесение женщины через реку — элемент некоторых балканских народных обрядов. Эти детали сами по себе довольно интересны, но слишком большого значения им придавать не стоит. Важнее другое: Ясон был облачен в леопардовую шкуру — традиционное одеяние Диониса. Так или иначе, все эти штрихи к портрету Ясона определенно указывают на некий ритуалистический контекст. Любопытно, что река, разлившаяся на пути героя, носит название Анавр: одноименная река протекает во Фригии, на горе Ида, тесно связанной с культом Диониса. Прибыв в Иолк, Ясон предстал перед царем, которому в свое время было предсказано, что он погибнет от человека, обутого лишь на одну ногу. Пытаясь отвести от себя беду, Пелий сделал вид, что согласен уступить Ясону трон, но лишь при условии, что тот доставит ему золотое руно из далекой Колхиды.

Руно это представляло собой шкуру священного барана. Изначально, по всей вероятности, баран был черным, а затем его шкуру, возможно, окрасили пурпуром, как поступали на Крите, Самофракии и в других местах. В шкуры священных баранов, закланных в ходе торжественного жертвоприношения, жрецы облачались во время очистительных церемоний. Образ золотого руна возник, вероятно, под влиянием практики золотодобычи: на дно золотоносной реки укладывали бараньи шкуры, чтобы к ним приставали крупицы драгоценного металла. И фракийский Гебр, и Фазис в Колхиде были золотоносными реками. Общий родич Ясона и Пелия, Фрикс, некогда бежал в Колхиду на спине того самого барана, которому принадлежало золотое руно, а затем был коварно убит и погребен на чужбине. В результате на его родную землю пало проклятие, и именно для того, чтобы снять это проклятие и вернуть домой неупокоенный дух Фрикса, аргонавты отправились в свой опасный поход.

Колхида

Что такое древняя магия колхов, как не пристальное изучение Природы в самых возвышенных ее проявлениях? Что такое сказка о Медее, как не доказательство действенности сил, кои можно извлечь из семени и листа? В самых скромных и невзрачных травах они, быть может, находили то, что мудрецы Вавилона вотще искали среди самых величавых звезд.
— Бульвер-Литтон, «Занони».

Аргонавты направлялись в Колхиду — страну, лежавшую к востоку от Черного моря, на территории современной Грузии. С севера к Колхиде примыкали горы Кавказа и земли скифов; с юга Месхетинский хребет отделял ее от Армении (где находилась гора Арарат, на которой, по преданию, нашел свое последнее пристанище Ноев ковчег). Здесь, в Колхиде, родилась Медея, и здесь же, как гласят легенды, в изобилии произрастали могущественные колдовские травы и ядовитые растения. Древние греки долгое время считали, что колхи были выходцами из Египта — колонистами времен Сесостриса, легендарного фараона, которого отождествляли с Рамсесом Великим. Геродот писал, что колхи не забыли о своих египетских корнях и сохраняли не только внешнее сходство со своими бывшими соотечественниками, но и некоторые египетские обычаи, такие как обрезание. В подтверждение Геродот ссылается на характерную манеру тканья, принятую у колхов, и на особенности их языка, а также на свидетельства своих знакомых египтян 7 . Мифографы XVIII—XIX веков, начиная с Ламприера 8 , принимали эту теорию как данность. Так или иначе, можно сказать одно: территория Колхиды занимала части современных Грузии и Армении, но ее народ издревле отстаивал свою самобытность и отмежевывался от соседних племен. Среди горных племен, населяющих эту местность, до наших дней сохраняются архаические традиции, перечисленные у Элиаде, который усматривает в них возможные следы влияния древних скифов. В числе этих традиций — мантические и визионерские практики, а также наличие психопомпов и некромантов-медиумов 9 .

Как родина знаменитых волшебниц Цирцеи (Кирки) и Медеи Колхида может с полным правом — по крайней мере, на мифопоэтическом уровне — именоваться колыбелью магической традиции. Чтобы закрепить за ней это звание, совершим небольшой экскурс в позднейшую историю. Иоганн Тритемий, оказавший огромное влияние на двух других великих магов — Джона Ди и Корнелия Агриппу, изобрел, среди прочего, один популярный магический алфавит. В своем трактате «Полиграфия» (1518) он приписывает авторство этого алфавита некоему фиванскому магу по имени Гонорий, что как будто позволяет провести связь с «Liber Juratus». В качестве источника Тритемий указывает Петра Абанского (1250—1316), и в случае, если эта отсылка верна, происхождение алфавита смещается в эпоху Средневековья. Агриппа тоже упоминает Петра Абанского в связи с этим алфавитом, но не исключено, что он попросту повторяет отсылку за Тритемием. Алфавит, о котором идет речь, интересен, главным образом, в двух отношениях: во-первых, как шифр, основанный не на древнееврейском, а на латинском алфавите, а во-вторых — ввиду того, что буквы его очень похожи на грузинское письмо, а Грузия — это и есть древняя Колхида, родина Медеи и Цирцеи.
Изображение
Алфавит Гонория
Вернемся, однако, к нашему повествованию. Не исключено, что изначальной целью аргонавтов была вовсе не Колхида и плыли они вовсе не за золотым руном. В более древних версиях речь идет о путешествии за янтарем, а янтарь в микенской культуре носил важные сакральные ассоциации. Многие точки на маршруте аргонавтов были связаны с торговлей этим священным минералом. Особенно интересен в данном отношении остров Самофракия, который называли также островом Электры. Электра была дочерью Атланта, и имя ее переводится как «янтарная». Таким образом, Самофракия — это, помимо всего прочего, Янтарный остров. Древние греки знали, что у янтаря есть необычное свойство: если натереть его мехом, шелком и так далее, он начинает притягивать к себе перья. От греческого названия янтаря, elektron, происходят современные слова «электрон», «электричество» и так далее. Латинское слово electricus относится к эффекту электризации янтаря при трении. С магической точки зрения, это свойство позволяло поместить янтарь в одну категорию с магнитными материалами. Кроме того, греческое слово elektor означает «сияющее солнце», что наделяет янтарь солярными коннотациями, значимыми в контексте нашей книги.

Арго

Строительство корабля, получившего имя «Арго», Аполлоний не описывает — предположительно, из уважения к своим предшественникам, которые уже это сделали. Но у нас с вами нет никаких причин следовать его примеру. Учитывая характер похода, предпринятого аргонавтами, значение корабля, на котором они отправились в путь, трудно переоценить. Корабль здесь выполняет те же функции, что и стрела гиперборейца Абариса 10 , летающий бубен тибетских шаманов и так далее. Иными словами, это средство для перехода в иные миры.

Происхождение названия «Арго» объясняли по-разному. Некоторые предполагали, что этот корабль был в действительности построен и спущен на воду в Аргосе, а не в Пагасах, как утверждает традиция. Другие связывали его название с тем, что команда его состояла из греков, а тех иногда называли аргивянами 11 . Согласно еще одной гипотезе, корабль получил название по имени своего строителя, — но упоминался ли этот строитель в изначальной версии мифа, мы не знаем: с таким же успехом его имя могло быть произведено от названия корабля и включено в повествование на более позднем этапе. Самое правдоподобное из всех объяснений предлагает Диодор Сицилийский, который производит название «Арго» от слова argos, которое означает не только «белый» и «сверкающий», но и «быстрый». Хорошее имя для корабля! И, более того, такая этимология вполне согласуется с шаманской способностью быстро переноситься на большие расстояния, — способностью, которая нередко упоминается и в гримуарах.

(Слово argos, предложенное Диодором как источник названия Арго, восходит к известному индоевропейскому корню. Древнейшие истоки английского слова arrow, «стрела», филологам не известны, но выводятся теоретически: предположительно оно связано со словом ark, «ковчег». Таким образом, с филологической точки зрения, не исключено, что arrow и Argo имеют общее происхождение. На первый взгляд может показаться, что от Арго от ark, «ковчега», далеко, как от Парнаса до Арарата, поскольку индоевропейский корень ark означает «тайный, скрытый», как в английском слове arcane. Однако тот же самый корень обнаруживается в латинском слове arcus, означающем «дуга» или «свод». Англ. archery, «стрельба из лука», и arch, «арка» или «свод» как архитектурное сооружение, определенно восходят к общему корню. Однако тайна небесного корабля связана не со строительством арок, а с искусством добывания огня при помощи лука, который в древности использовался не только для стрельбы, но и как огненное сверло. Разумеется, все это лишь гипотезы, но древним грекам такая игра слов наверняка пришлась по бы вкусу.)

Согласно Аполлонию и другим авторам, корабль Арго построил по просьбе Ясона герой по имени Арг. Строительные работы велись в городе Пагасы в фессалийской области Магнезия. Сосну для строительства доставляли с горы Пелион. О некоторых важных традициях, связанных с различными местностями, носившими название «Магнезия», и об этимологической связи этого названия с магнитной рудой мы поговорим позже, в книге 4. Нос (или носовое украшение) корабля был вырезан самой Афиной из додонского дуба. Знаменитая оракульная роща в Додоне была старше Дельф, что свидетельствует о значительной древности этой легенды. Афина наделила этот кусок дубового дерева речью, чтобы он помогал аргонавтам вещими советами.

Додонский оракул находился в эпирской области Феспротия, на горе Тмар (у Плиния — Томар). Все известные предания сходятся на том, что это был древнейший из всех греческих оракулов, основанный еще пеласгами. Пелагсов нередко рассматривают как доэллинское племя, но в действительности они, скорее всего, представляли собой не отдельную этническую группу, а более древний культурный слой эллинского населения. Священная дубовая роща в Додоне традиционно ассоциировалась с Зевсом, хотя в более ранний период она, вероятно, была посвящена богине земли. Пеласги считались одним из древнейших племен на свете. Они обитали в нескольких областях Греции, в том числе в Эпире, Фессалии и на Пелопоннесе, а также в Италии, на Крите и различных островах Эгейского моря.

Свое название додонский оракул получил от близлежащего города Додоны, который, как и местный храм Зевса, был, по преданию, построен либо Девкалионом, либо Пеласгом. Геродот, лично посещавший Додону, делает любопытное замечание по поводу древности этого оракула. Он пишет, что пеласги, в прошлом отправлявшие там свои обряды, не различали богов по именам и функциям 12 . До сих пор этому важному указанию не уделялось должного внимания, А между тем значение, в котором, согласно Геродоту, пеласги употребляли термин theoi, наводит на предположение о культе, подобном культу кабиров, которых называли megala theoi, «великие боги». Более того, непосредственно перед этим Геродот упоминает о фаллических культовых изображениях, которые греки переняли у пеласгов Самофракии 13 . Не исключено, что изначальное мужское божество Додоны было подобно фракийскому «Герою», который наделялся целым рядом функций и считался одновременно и сыном, и возлюбленным богини. Позднее греки распределили атрибуты этого «Героя» между несколькими различными божествами, получившими разные имена. Мифического предка пеласгов — Пеласга — считали сыном богини земли или же Зевса и Ниобы. Все эти детали поддерживают гипотезу о том, что между обычаями пеласгов и фракийцев и впрямь было много общего.

Сами греки полагали, что первоначально додонское прорицалище было связано с богиней земли и хтоническими силами. Божественные знамения толковали по шелесту ветра в листьях деревьев, чаще всего дубов, но иногда и буков. По-видимому, чтобы добиться более громких звуков, на ветви деревьев подвешивали медные сосуды, которые со звоном ударялись друг о друга на ветру, и по этому звону прорицатели толковали божественную волю. Считалось, что изначально гадали не по шелесту листьев, а по журчанию воды в священном источнике, но затем этот обычай изменился.

Согласно преданию, в древнейшие времена знамения в Додоне толковали мужчины, и лишь позднее эта функция перешла к женщинам. Древних жрецов-прорицателей называли селлами (или геллами), а жриц — пелиадами; согласно Софоклу («Трахинянки»), в священной роще постоянно жили две пелиады, а согласно Геродоту — три. Это название происходит от слова со значением «голубь», а Геродот приводит легенду, связывающую происхождение додонского оракула с голубями. По этому преданию, из египетских Фив однажды вылетели две черные голубки. Одна прилетела в Ливию (где впоследствии был основан храм Зевса Амона), а другая — в Додону, и обе человеческим голосом объявили, что на месте, где они сели, надлежит построить оракул Зевса. Согласно одной интерпретации, это легенда объясняется тем, что во многих областях Греции слово со значением «голубка» было синонимом эпирской старухи 14 .

Согласно мифу, на горе Парнас неподалеку от Додоны причалил после потопа корабль Девкалиона. Стоит отметить, что Девкалион был сыном Прометея — Владыки Огня и создателя людей. Позднее слава лучшего оракула Греции перешла к Дельфам, но в героическую эпоху именно Додона считалась самым главным из греческих прорицалищ.

Сбор героев

Списки героев, составивших команду Арго, существенно различаются у разных авторов. Во времена Гомера архаическая версия мифа об аргонавтах уже была широко известна, поэтому он упоминает только Ясона. Геракл, фиванский герой, был, по всей видимости, причислен к аргонавтам довольно поздно: в исходной своей форме «Аргонавтика» — фессалийский эпос. Перечень аргонавтов со временем расширялся: рассказчики стремились польстить своим слушателям, добавляя к перечню местных героев или подкрепляя притязания греческих городов-государств на право торговли на Черном море. Но, так или иначе, б?льшая часть команды для нас останется безымянной. Для нашего исследования важны лишь следующие персонажи: Ясон; Пелей, отец Ахилла; Орфей; прорицатель Мопс; Арг; Эфалид; прорицатель Идмон, сын Аполлона и Кирены; и братья Диоскуры, Кастор и Полидевк.

Герои, собравшиеся в поход за золотым руном, в совокупности именуются не только аргонавтами, но и минийцами. Это название происходит от имени царя Миния, многие потомки которого взошли на борт Арго. Несмотря на все расхождения в известных перечнях, можно смело утверждать, что среди аргонавтов имелись носители совершенно особых даров. Большую часть команды составляли бойцы, но, помимо них, в походе приняли участие несколько прорицателей и — что вполне естественно — несколько опытных кормчих. Напрашиваются параллели с египетскими солнечными ладьями, которые часто упоминаются в заупокойных текстах: на борту каждой из них также имелись бойцы, защищавшие бога солнца в его подземном плавании, но, вдобавок, в команду входили божества магии и бог-кормчий. Солнечная ладья перевозила также души умерших, и не исключено, что именно она послужила прообразом ладьи Харона, перевозящего души в Аид. Все перечисленные мотивы находят отражение в символике путешествия в иные миры, которой, в свою очередь, насыщен миф о плавании Арго. Еще одну параллель с описаниями древнеегипетского подземного мира представляет последовательность островов и прочих местностей, в каждой из которых путешественников поджидают опасности особого рода.

Перед отплытием аргонавты приносят жертву Аполлону Эмбасию («Береголюбцу») — покровителю берегов, помогающему всходить на корабль. Эта функция бога прорицаний очень интересна и важна, особенно в контексте нашего исследования. Ему сооружают алтарь из камней, собранных на берегу, и разводят на нем костер из сухих веток оливы. Самый младший из героев подводит к алтарю двух быков; остальные несут сосуды с ячменем и с водой для очищения. Сам Ясон возносит молитву Аполлону и осыпает жертвенник ячменем. Затем совершается заклание, и здесь, как и во всех подобных эпизодах, Аполлоний описывает процедуру жертвоприношения с исключительной точностью. Тем не менее, он всегда умалчивает о том мгновении, когда на алтаре вспыхивает огонь; к смыслу этого умолчания мы вернемся позднее. После возложения мяса на алтарь Ясон совершает возлияние неразбавленным вином, а прорицатель Идмон вглядывается в жертвенный костер в поисках знамений.

По пламени, окружившему жертвы, и по темному дыму, клубами поднимающемуся от алтаря, Идмон толкует волю Аполлона: поход увенчается успехом, и герои вернутся домой с золотым руном. Однако судьба самого прорицателя печальна: он предвидит свою гибель в дальнем краю, о которой его и прежде предупреждали другие знамения. Завершив обряд, аргонавты пируют прямо на берегу; груды листвы, рассыпанной на песке, заменяют им пиршественные ложа. Подробности их застольной беседы, последующего отплытия и первых дней плавания в комментариях не нуждаются.
Изображение
Жду тьмы прихода,полная луна
бросает тайны тень, и я посмею
проклятые промолвить имена...

СОЗДАТЕЛЬ
Аватар пользователя
Сообщений: 11302
Зарегистрирован: 09 фев 2015, 18:20

Гоэтия и гримуары

Сообщение МАРИТА » 22 ноя 2017, 23:18

Гоэтическая галерея: Аргонавтика

О, как ты счастлив, смертный,
Если, в мире с богами,
Таинства их познаешь ты…
— Еврипид, «Вакханки» [пер. И. Анненского]

Некоторые достопримечательные персонажи, как мифические, так и исторические, упоминаются учеными в контексте дискуссии о «греческих шаманах» или же определяются как гоэты непосредственно в античной литературе. Все они имеют непосредственное отношение к традициям, связанным с истоками гоэтии. Имена этих деятелей нередко встречаются в исследованиях по истории гоэтии, а в их жизнеописаниях отражены многие важные аспекты соответствующей проблематики. В древней и современной литературе содержится великое множество отрывочных упоминаний об этих персонажах. Для профессионального историка или филолога, имеющего доступ к университетским библиотекам, свести подобные упоминания воедино — задача вполне посильная, но не каждый читатель, интересующийся историей магии, располагает такими возможностями. Поэтому в ходе работы над настоящей книгой стало очевидно, что в нее придется включить отдельные рассказы о каждом из этих персонажей. Помимо прочего, это позволит нам привязать различные идеи и теории к конкретным личностям, благодаря чему изложение в целом станет более доступным. Первый раздел нашей портретной галереи посвящен нескольким персонажам, так или иначе связанным с «Аргонавтикой». Здесь вы познакомитесь с одним раненым воином-царем, совершившим целительное путешествие, с одним героем оракульного культа и с четырьмя прорицателями.

Амфиарай

Подобно многим другим персонажам нашего исследования, Амфиарай был героем одного из оракульных культов. Согласно мифам, он участвовал в охоте на Калидонского вепря, а также в плавании аргонавтов, в описаниях которого встречаются многие признаки шаманских путешествий и более или менее явные отсылки к мистериям. Это плавание объединяет между собой многих деятелей, представленных в нашей галерее. Амфиарай славился как великий прорицатель, в связи с чем его называли сыном Аполлона. Предвидя, что ему суждено погибнуть в войне Адраста против Фив, он пытался избежать участия в этом походе, но безуспешно: его жена была подкуплена и заставила Амфиарая отправиться на войну. В ходе сражения земля под ним расступилась и поглотила его вместе с колесницей, но Зевс даровал ему бессмертие. Когда весть о гибели Амфиарая под Фивами дошла до его сына, тот выполнил прощальную волю отца и отомстил за него, убив мать-предательницу. После смерти Амфиарай удостоился божественных почестей: в Оропе (Аттика) ему воздвигли статую и оракульное святилище. В магических папирусах он, наряду с Эаком, фигурирует как адресат инвокаций (см. PGM IV.1445 и примечание 15 ). Некоторые исследователи предпочитают рассматривать всех оракульных героев такого рода как богов; и действительно, среди подобных культов встречаются такие, которые несомненно восходят к более древним этапам развития религия. Тот, кто желал испросить совета у оракула Амфиарая, должен был в течение суток держать голодный пост и втрое дольше воздерживаться от вина. После этого проситель приносил в жертву барана и, расстелив его шкуру на земле, ложился на нее и засыпал — в надежде, что ему будет ниспослан вещий сон. Такое использование бараньих шкур в ритуалах инкубации стоит и за мифом о золотом руне, и за традицией изготовления девственного пергамента, служащего основой для Пентакля Соломона и других важных магических артефактов. Согласно Плутарху, во времена царя Ксеркса к оракулу Амфиарая обратился слуга Мардония — предводителя войска, противостоявшего персам. Во сне ему привиделось, что жрец этого святилища кричит на него и бросает камни ему в голову, словно желая прогнать прочь. Прорицание исполнилось буквально: Мардоний погиб от удара камня, разбившего ему голову. Именно такие вещие сны и были типичны для подобных прорицалищ: они открывали будущее не в туманных символических образах, а гораздо более непосредственно, через видение, в которому вопрошавшему являлся жрец или само божество. Возле святилища Амфиарая находился священный источник, но использовать его воду для омовения запрещалось. Те, кому по совету оракула удавалось исцелиться от болезни, бросали в этот источник золотую или серебряную монету.

Мопс

В греческих мифах под этим именем фигурируют два прорицателя. Первый родился в городе Титаресса в Фессалии — греческой области, знаменитой своими колдуньями. Он был сыном Ампика и Хлориды. Из нескольких прорицателей, принявших участие в плавании аргонавтов, Мопс, пожалуй, самый значительный — в нескольких отношениях. На обратном пути «Арго» из Колхиды, в Ливии, Мопс погиб от укуса змеи. Его усыпальница, воздвигнутая на берегу моря, стала оракульным святилищем.

Второй Мопс (при условии, что это и впрямь два разных персонажа) тоже был прорицателем — сыном Аполлона и сивиллы Манто, дочери Тиресия. Он жил во времена Троянской войны. Считалось, что он построил город Колофон и совершал чудеса в знаменитом храме Аполлона в Кларосе, неподалеку от Колофона. Кроме того, вместе с Амфилохом — еще одним провидцем и сыном той же Манто — Мопс основал город Малл в Киликии. Когда Амфилох отлучился в Аргос, Мопс захватил Малл; прорицатели стали сражаться друг с другом за власть над этим городом и погибли оба. После смерти Мопса чтили как бога; его оракул в Малле славился правдивыми и недвусмысленными предсказаниями.

У Калханта (см. ниже) тоже был спутник-прорицатель по имени Амфилох, и с этой парой персонажей также связаны известные оракульные святилища. Змея, обратившаяся в камень во время жертвоприношения перед походом на Трою, вызывает ассоциации с архаическим образом дракона, в котором Аполлона почитали на острове Делос. Не исключено, что это была древняя эмблема доолимпийского (или даже изначального гиперборейского) Аполлона. Судя по всему, и Калхант, и Мопс, и Амфилох были связаны с этим культом, процветавшим до возвышения Дельф и до утверждения классических идеалов панэллинизма.

Автолеон, или Леоним

Автолеон, или, по другим версиям, Леоним, был полководцем из Кротоны (города, где Пифагор впоследствии основал свою школу) и сражался против локров. В легенде о нем обнаруживается немало значимых мотивов — в частности, путешествие, предпринятое для исцеления от раны, и встречи с различными обитателями подземного мира. Локры по обычаю оставляли в боевом строю пустое место в память о своем прародителе — одном из двух гомеровских героев по имени Аякс. В одном из сражений Автолеон попытался прорваться сквозь эту брешь и был ранен (в бедро или в грудь) духом Аякса. Рана долго не заживала, и Дельфийский оракул посоветовал Автолеону отправиться на Белый остров и принести жертву Аяксу Локрийскому. По некоторым версиям, Белый остров находился в Черном море близ устья Дуная, но это, судя по всему, поздняя трактовка. Остров этот ассоциировался с Елисейскими полями — особой областью подземного мира, отведенной для блаженных душ. Здесь Автолеон встретился с Еленой Троянской, которая велела ему разыскать поэта Стесихора (ум. ок. 556 до н.э.) и объяснить тому причину поразившей его слепоты. Согласно преданию, Стесихор ослеп из-за того, что дурно отозвался о Елене в одном из своих стихотворений. Узнав причину своего недуга, поэт сочинил отречение от прежних необдуманных слов и тотчас исцелился. Платон в «Федре» цитирует начальные строки его отречения: «Не верно было слово это, // На корабли ты не всходила, // В Пергам троянский не плыла» 16 .

Автолеон тоже вернулся исцеленным и рассказал, что встретил в загробном царстве Ахилла (сочетавшегося там браком с Еленой), а также Патрокла, Антилоха, Аякса Теламонида и, наконец, Аякса Локрийского, который его и исцелил. С географической точки зрения подобное путешествие немыслимо: невозможно себе представить, чтобы человек, страдавший от тяжелой раны, смог проделать путь из Италии в Грецию, а оттуда — еще и на какой-то далекий иномирный остров. Фигура поэта, который, в сущности, замещает в этой истории больного и прикрывает его собой от некой мистической женщины, — признак магического обряда врачевания. «Аид» означает «безвидный», и здесь налицо один из тех каламбуров, которые так любили греки: возвращаясь из Аида, поэт вновь обретает зрение, то есть способность видеть. Мифологическая роль Елены отнюдь не исчерпывается званием красивейшей из смертных; эта героиня принадлежит скорее мифическому, нежели историческому времени. Она была сестрой Диоскуров, которые, между тем, участвовали в походе аргонавтов за целое поколение до Троянской войны. Фактически, путешествие Автолеона можно с полным правом сопоставить с плаванием аргонавтов: это магическое странствие, сопровождающееся пророчествами и призванное возвратить утраченную душу.

Калхант, или Калхас

Калхант был знаменитым прорицателем из Микен или Мегары. Его дед, вещий Идмон, участвовал в походе аргонавтов. Отец Калханта, Фестор, был жрецом Аполлона в Трое, но сам Калхант участвовал в Троянской войне на стороне греков. Дар прорицания достался ему от Аполлона. Калхант был птицегадателем и прозревал прошлое, настоящее и будущее. Сохранилось множество легенд о его пророчествах и истолкованных им знамениях, но здесь мы приведем лишь несколько из них. Когда Ахиллу исполнилось девять лет, Калхант предсказал, что взять Трою без его участия не удастся. Собираясь в поход на Трою, греки избрали Калханта своим верховным жрецом. Когда перед отплытием стали приносить жертвы, из-под алтаря выползла змея и пожрала восьмерых птенцов и их мать, гнездившихся неподалеку на дереве, а затем превратилась в камень. Калхант истолковал это знамение так, что в течение девяти лет Трою взять не удастся, но на десятый год она все-таки падет. Когда греческий флот задержался в Авлиде из-за безветрия, Калхант объявил, что попутный ветер будет послан лишь тогда, когда в жертву Артемиде принесут Ифигению, дочь греческого предводителя Агамемнона. В первой песни «Илиады» греков поражает моровая язва, и Калхант открывает ее причину: Аполлон разгневался за похищение дочери своего жреца, и мор отступит лишь после того, как Хризеиду вернут отцу.

После Троянской войны Калхант основал в ионической Греции ряд приморских оракульных святилищ. Ему помогал прорицатель Амфилох, также участвовавший в осаде Трои. Амфилох был сыном Амфиарая, с культом которого, возможно, и были связаны упомянутые святилища. Любопытно, что у Мопса, соперника Калханта, тоже был спутник по имени Амфилох.

Калханту было предсказано, что он умрет, когда встретит того, кто превзойдет его в искусстве прорицания. Эта судьба настигла его после Троянской войны в Кларосе, где стоял знаменитый храм Аполлона. Здесь Калхант вступил в состязание с Мопсом и проиграл: вначале он, в отличие от Мопса, не сумел назвать точное число смокв на дереве, под которым они стояли, а затем ошибся, попытавшись предсказать, сколько поросят принесет супоросая свинья, тогда как Мопсу снова удалось дать точное предсказание. Калхант умер от огорчения. После смерти ему воздвигли святилище в Давнии — греческом городе в Северной Апулии (Италия). Местная легенда повествовала о царе Калханте, который полюбил Цирцею, но та отвергла его, поскольку любила Одиссея. Цирцея превратила Калханта в кабана и заперла в хлеву, а когда подданные пришли его разыскивать, вернула ему человеческий облик на том условии, что он никогда больше не вернется на ее остров. В Южной Италии также рассказывали о прорицателе по имени Калхант. Согласно этим легендам, могила и, вероятно, оракул Калханта находились в Таренте — греческой колонии, основанной после Троянской войны. Кроме того, на горе Гарган в Апулии, на побережье Адриатического моря, находилось святилище, в котором Калхант посылал паломникам вещие сны. Известна версия, согласно которой Калхант также погиб в состязании с другим прорицателем, но по иной причине: его соперник увидел, как Калхант сажает виноград, и заявил, что тот не проживет столько, чтобы отведать вино из этой лозы. Когда виноград созрел, Калхант приготовил вино и пригласил соперника попробовать его вместе. Тот повторил свое предсказание; Калхант рассмеялся, подавился вином и умер.

Ономакрит

Ономакрит, афинский прорицатель (ок. 530—480 до н.э.), исповедовал одну из разновидностей орфизма. Современные ученые ассоциируют орфизм с пифагорейскими школами, а Ономакрит был современником Пифагора. Он считается настоящим автором поэмы о плавании аргонавтов, приписывавшейся Орфею, и ряда стихотворений, приписывавшихся Мусею. Гиппарх, сын афинского тирана Писистрата, изгнал Ономакрита из Афин. Согласно Геродоту, его преступление заключалось в подлоге: Ономакрит выдавал свои сочинения за пророчества Мусея. Но, скорее всего, за этим обвинением стояли политические причины.

Важнее, однако, то, что упоминания об Ономакрите, встречающиеся у Геродота и в других источниках, позволяют нам точнее датировать орфические тексты. Геродот опровергает мнение о том, что эти тексты древнее гомеровских, однако не будем забывать о том, что орфизм был не только реформаторским течением, но и реконструкцией более древних традиций. Он вобрал в себя многие элементы простонародных и чужеземных верований, и довольно часто сталкивался с враждебностью как со стороны официальных культов, действовавших в греческих городах-государствах, так и со стороны последователей нереформированного дионисизма. На протяжении этой книги мы еще не раз вернемся к вопросу о том, какую важную роль сыграли орфические тексты в развитии гримуарной традиции. В настоящее время многие признают, что неортодоксальные течения, нашедшие отражение в этих текстах, стали первым провозвестием индивидуального подхода к религиозным практикам.

Орфей

Фракийские истоки культа Орфея теряются во мгле времен. Сколько просуществовал этот культ во Фракии до того, как стал известен в Греции, с уверенностью сказать невозможно. В Грецию орфизм пришел приблизительно в начале VI века до н.э., то есть в пределах того же столетия, когда впервые были собраны воедино и записаны гомеровские поэмы. Различные мистические и магические сочинения, приписывавшиеся Орфею, датируются примерно тем же периодом, хотя орфические гимны появились уже в римскую эпоху. Важной ролью Орфея в истории магии объясняется, среди прочего, тот факт, что на него многократно ссылается Корнелий Агриппа. Элиаде в своей классической работе «Шаманизм: архаические техники экстаза» отмечает, что большинство основных мотивов мифа об Орфее имеют прямые аналогии среди шаманских практик. К числу таких мотивов он относит и нисхождение Орфея в подземный мир ради спасения Эвридики 17 . Доддс подчеркивает фракийское происхождение Орфея и его функции соратника или служителя некоего фракийского бога, которого греки отождествили с Аполлоном 18 . Все эти связи остаются важны вне зависимости от того, насколько уместен сам термин «шаманизм» применительно к греческой культуре.

К вопросу об элементах древнегреческой религиозной культуры, сопоставимых с шаманскими практиками, антропологи, историки и прочие ученые подходят по-разному. Одни из них рассматривают отдельные аспекты архаической религии греков и более поздних культов как пережитки шаманизма. Другие возражают против употребления культурно-специфического термина «шаман» в подобном контексте; в частности, Буркерт отдает предпочтение местному термину «гоэт».

Разногласия вызывает и вопрос о том, являются ли эти элементы коренными или заимствованными, и если они возникли в результате внешних влияний, то каких именно и в какой период. Высказывалось предположение, что они могли проникнуть в греческую культуру вследствие участившихся в VII веке до н.э. контактов со скифами и фракийцами. Эта гипотеза по-своему интересна, но не лишена некоторых сложностей и ограничений. В частности, она не объясняет присутствия элементов шаманизма в коренных традициях, возникших задолго до указанного периода. Кроме того, черты сходства с фракийскими культами обнаруживаются еще в архаических религиозных традициях Микенской Греции (1600—1100 до н.э.).

Еще одно затруднение связано с датировкой деятельности ряда лиц, которых изображали как греческих шаманов или жрецов, пользовавшихся шаманскими техниками. Некоторые из них, если не все, имели непосредственное отношение к мистериальным религиям, возникшим гораздо раньше VII века до н.э. Однако эту проблему можно разрешить, предположив, что под влиянием участившихся контактов с племенами Причерноморья возродились — по принципу резонанса — те архаические элементы, которые присутствовали в греческой культуре изначально. Некоторые из этих древних элементов — такие, например, как представления о человеческой душе, — оказались вполне совместимыми с традициями других племен.

Любопытно, что Э.Р. Доддс датирует проникновение заимствованных шаманистических элементов в Грецию именно VII веком до н.э. При этом в другом месте он оговаривает, что к VII веку относятся самые ранние известные нам сведения о содержании Элевсинских мистерий. Разумеется, это совпадение не объясняет ситуацию исчерпывающе, но оно дает нам удобный символ — символ тайной связи между гипотетическим шаманизмом и архаическими греческими традициями, основанными на мистериальных религиях. Я надеюсь показать, что этот символ, в свою очередь, теснейшим образом связан с фигурой гоэтического мага.

Некоторые из исторических и мифологических персонажей, имена которых упоминаются в академических дискуссиях о греческом шаманизме, связаны с Критом — колыбелью самой древней из всех греческих культур. Критские мистерии, основанные на мифе о рождении Зевса в одном из пещерных святилищ острова, обнаруживают множество параллелей с шаманскими практиками. Посвящение в критские мистерии включало в себя, среди прочего, пост, очищение, погружение в транс и путешествие в нижний мир. Пройдя эти обряды, посвященные обретали мудрость и различные магические способности — такие, как власть над погодой, дар врачевания и дар прорицания.

Но здесь возникает еще одна проблема, поскольку древнейшие традиции минойского Крита не были столь уж близко родственны микенской религии. Таким образом, мистериальная религия Крита, очевидно, сочетала в себе мотивы, заимствованные у микенцев, с некоторыми сугубо местными чертами. Сохранилось немало свидетельств того, что в исторический период мистериальные религии Крита, Самофракии, Малой Азии и других областей активно взаимодействовали и заимствовали друг у друга многие элементы. Но, тем не менее, во всех этих культовых центрах сохранялись традиции, восходящие к глубокой древности, хотя, в конечном счете, не обязательно коренные. И Элиаде, и Доддс в своих рассуждениях о греческом шаманизме подчеркивают одни и те же определяющие мотивы. Это функции Орфея как культурного героя; его власть над природой во всех ее формах и сродство с нею; тот факт, что он совмещает роли мага, поэта, религиозного наставника и прорицателя; его нисхождение в нижний мир ради спасения похищенной души; и, наконец, магическая сила, которую его голова сохраняет после смерти. Доддс приходит к выводу, что Орфей — магический персонаж того же типа, что и Залмоксис: либо мифический шаман, либо некий обобщенный прототип фракийских шаманов.

К этому перечню, вероятно, следует добавить сексуальную амбивалентность, которая также часто ассоциируется с шаманами: и Орфею, и Фамириду, еще одному знаменитому мифическому певцу, приписывают как гетеро-, так и гомосексуальные любовные связи, и эта же черта присутствует в мифах о Дионисе. К гомосексуальной любви и Орфей, и Дионис обращаются после путешествия в подземный мир, куда оба они спускались за душой женщины. Насколько мне известно, этот мотив до сих пор не отмечен ни в одном исследовании, но было бы интересно узнать, как его интерпретируют в академическом сообществе.

Греки почитали Орфея как величайшего из всех поэтов и магов, когда-либо живших на свете. Ему приписывали основание мистерий и дар прорицания (в частности — гадания по полету птиц). Согласно наиболее надежным версиям мифа, Орфей был фракийским царевичем, сыном Эагра и музы Каллиопы. Греческая мифология относит его деятельность ко временам похода аргонавтов и включает его в состав команды «Арго». О том, насколько высоко его чтили, свидетельствует тот факт, что Аполлоний называет Орфея в перечне аргонавтов вторым — сразу же после Ясона. По одной из легенд, еще до участия в походе аргонавтов Орфей совершил путешествие в Египет. Диодор объясняет его странствиями позднейшие черты сходства между мистериями Диониса и Осириса 19 ; об этом сходстве писал и Плутарх 20 .

Свою лиру Орфей получил в дар от бога Аполлона или, по другой версии, от Гермеса. Иногда Орфея называют сыном Аполлона, но это, очевидно, греческое нововведение, призванное повысить его статус. Интереснее то, что Гермес в свое время вручил лиру самому Аполлону: этот мотив позволяет говорить о некоем условном равенстве Аполлона и Орфея. Неоднозначность происхождения Орфеевой лиры напоминает об общности некоторых атрибутов Гермеса и Аполлона — парадоксе, так и не разрешенном мифографами-рационализаторами. Но для того, чтобы понять фигуру Орфея, необходимо иметь в виду, что эти двое богов отчасти представляют собой специализированные ипостаси некоего более древнего божества. Лира в греческой культуре зачастую противопоставлялась двуствольной флейте или флейте Пана, которая — правомерно или нет — ассоциировалась с варварскими культами. Этот конфликт находит выражение в мифе о Марсии, которому нередко приписывают изобретение двуствольной флейты; а Марсия, как и Орфея и Лина, иногда называли сыном Эагра. Фригиец Марсий был связан с культами Кибелы, Диониса и Вакха. Убийство Марсия Аполлоном явно перекликается с убийствами других богов в мистериальных культах. В греческом мифе музыкальное состязание между флейтистом Марсием и лирником Аполлоном — это не что иное, как соперничество между цивилизованным и варварским ритуалом, представленное с предвзятой точки зрения образованных горожан. За этим символическим конфликтом легко теряются из виду фригийские культовые истоки мифа. А между тем известно фригийское изображение Кибелы с двумя меньшими фигурками по бокам, одна из которых держит флейту, а другая — лиру. Судя по их относительной величине, эти фигурки представляют людей, и вполне возможно, что миф о Марсии берет начало в неких ритуалах, в которых использовались оба эти музыкальных инструмента.

Таким образом, миф о Марсии указывает на архаическое происхождение не только самого Марсия, но и доорфического Аполлона. Другой фракийский певец, Фамирид, по преданию, таким же образом бросил вызов музам. Одержав победу, музы в наказание за дерзость лишили его зрения и певческого дара — то есть, вероятно, убили. И Фамирид, и Орфей упоминаются у Платона в видении Эра: оба они избрали себе перерождение в облике птиц 21 .

Истинный смысл мифов о Марсии и Фамириде, по-видимому, следует искать в связи фригийской Кибелы с ритуалами, в которых участвовал царь-жрец, — связи, свидетельствующей о фракийском происхождении ее культа. С одной стороны, царь-жрец возглавлял обряды Кибелы, сопровождавшиеся музыкой и экстатическими танцами, а с другой — эта богиня играла важную роль в обрядах погребения царя. В греческой мифологии две эти роли слились в одну. В мифе о состязании Аполлона с Марсием фигурирует царь Мидас, который, согласно различным версиям, либо заявил, что победу Аполлону присудили нечестно (и был совершенно прав), либо единственным из всех судей отдал голос Марсию. Еще одна версия приписывает Мидасу изобретение флейты Пана. Именно с выступлением Мидаса в защиту Марсия связан широко известный миф о том, как Аполлон «наградил» Мидаса ослиными ушами.

В ряде мифов Мидас связывается с мистериями Диониса (например, в одном из сюжетов Мидас спасает заблудившегося Силена, которого узнал лишь потому, что был посвящен в таинства). По всей вероятности, эта связь предполагает синкретизм: культ Диониса смешивается здесь с культом Кибелы, а Дионис отождествляется с ее консортом Меном (которого греческие скульпторы изображали с тирсом в руке и во фригийской шапке). Тот факт, что два эти культа в восприятии греков сливались в один, для нас немаловажен: оба они оргиастические, и оба чествуют божественную мать и династического героя.

Традиционно считается, что музыке и пению Орфея обучили музы. Но это были не дельфийские музы Аполлона, а архаические музы «отсталой» Беотии. Представления о музах в разных местностях во многом разнились, и беотийские музы были тесно связаны с культом Диониса, особенно в той его форме, которая процветала во Фракии. Орфей очаровывал своей музыкой не только диких зверей и птиц, но даже деревья и скалы, которые снимались с места и шли на звуки его лиры; реки останавливали свой бег, чтобы послушать его игру. Вся природа предавалась во власть его музыке, и куда бы он ни пошел, его повсюду окружали нимфы.

После похода аргонавтов Орфей вернулся во Фракию и взял в жены нимфу Эвридику — единственную, кому удалось покорить его сердце. Но счастье их было недолгим. Эвридику возжелал полубог Аристей; спасаясь от его домогательств, она бежала в поля, нечаянно наступила на змею и умерла от ее укуса. Орфей, однако, любил жену так сильно, что последовал за ее тенью в Аид. Души, осужденные на муки в подземном царстве, временно позабыли о своих страданиях, внимая его прекрасной музыке, и сам Аид был так растроган, что отпустил Эвридику обратно в мир живых. Согласно самой распространенной версии мифа, тень Эвридики последовала за ним, но Орфею было запрещено оборачиваться, пока они не выйдут из-под земли. Орфей нарушил этот запрет и потерял жену навсегда. Однако, как отмечает Элиаде, существует по меньшей мере одна версия мифа, в которой не утверждается, что Орфей потерпел неудачу, — и не исключено, что именно в этой версии сохранились следы более древней традиции. Стоит отметить, что запрет оборачиваться фигурирует также в культе Гекаты. Оставив подношения богине на перекрестке дорог, жертвователь должен уйти, не оборачиваясь. Взору того, кто нарушит этот запрет, предстанет сама подземная богиня, пришедшая принять жертву.

Привычная версия мифа повествует, что убитый горем Орфей отверг любовь фракийских женщин, и те в гневе разорвали его на части. Этот мотив перекликается с обрядами Вакха, в которых разрывали на куски животное, замещавшее бога; да и в мифе прямо утверждается, что женщины, убившие Орфея, были вакханками. Аналогичный мотив типичен для шаманских инициаций, в которых духи расчленяют человека, а затем возвращают его к жизни как шамана. После смерти Орфея музы собрали его растерзанное тело и похоронили в Либетрах, у подножия горы Олимп. Велика вероятность, что и эти музы, и фракийские вакханки — одни и те же участницы мистерий на разных стадиях обряда. Голову Орфея фракиянки бросили в реку Гебр; по реке она доплыла до моря, продолжая петь, а затем волны вынесли ее на остров Лесбос. По некоторым версиям, туда же приплыла и Орфеева лира. Этот мотив может иллюстрировать или объяснять представление о Лесбосе как родине игры на лире. Но более важно то, что впоследствии с головой Орфея совещались как с оракулом — точно так же, как с черепами умерших шаманов в других культурах. Вещие черепа упоминаются и в греческих магических папирусах. Согласно другой версии, Орфей погиб от молнии Зевса. Этот вариант напоминает об инициациях, в которых соискателя ударяли громовым камнем — как Пифагора в ходе его критского посвящения в пещере Зевса 22 .

Мусей

Мусей, древнегреческий поэт, которому приписывали учреждение Элевсинских мистерий, считался сыном Лина или Орфея и, согласно преданию, жил около 1410 года до н.э. Вергилий изображает его в Элизиуме окруженным большой толпой и возвышающимся на голову над своими последователями 23 . Агриппа упоминает его в связи с магическими гимнами. Мусею, как и Орфею, приписывалось авторство многих магических книг. Под влиянием эллинизма некоторые еврейские авторы отождествляли Мусея с Моисеем. В результате Мусей и Орфей менялись местами: последний оказывался учеником «Моисея». В тот же период Моисею начали приписывать создание различных магических книг. Вследствие этого процесса реатрибуции, аналогичного тому, который претерпели Сивилинны книги, звание автора первых гримуаров постепенно перешло от Орфея к Соломону. Таким образом, в контексте нашего исследования фигура Мусея важна как свидетельство непосредственной связи между орфизмом и гримуарами как носителями книжной магической традиции.

Формионы

В греческих мифах упоминаются два Формиона; кроме того, известно несколько исторических лиц, носивших это же имя. Возможно, некоторых из них смешивали с другими, но подобная путаница вполне могла отражать местные варианты мифа и попытки рационализации. Одной из таких легенд рационалистическую интерпретацию дал, как ни странно, Роберт Грейвс. В ней действует Формион, живший в Спарте, в доме, который прежде принадлежал Тиндарею — приемному отцу Диоскуров. Однажды Диоскуры пришли к Формиону под видом путников из Кирены (города в Ливии) и попросили позволить им переночевать в комнате, принадлежавшей им в детстве. Но в этой комнате жила теперь дочь Формиона, и тот ответил, что гости могут выбрать себе для ночлега любую комнату, кроме этой. Наутро боги-близнецы исчезли, а вместе с ними исчезла и дочь Формиона со всеми своими вещами. После них осталось лишь изваяние Диоскуров и ветка растения под названием «сильфион» 24 , которое было главным предметом экспорта из Кирены, культового центра Диоскуров 25 . Другой Формион был рыбаком из Эритр — города в Ионии, где некогда жила сивилла или пророчица. Однажды в море на полпути между Эритрами и Хиосом показался плот с изваянием дактиля Геракла 26 . Жители Хиоса и Эритр долго пытались подтянуть этот плот к своему берегу, но ни тем, ни другим это не удавалось. Наконец, Формион (который, как и Стесихор, был слеп) увидел во сне, что фракиянки из Эритр должны сплести веревку из собственных волос, и при помощи этой веревки плот, наконец, вытащили на берег.

Эта история напоминает римскую легенду о том, как в Рим привезли изваяние Весты (связанное с Самофракийскими мистериями и с троянским палладием). Корабль, на котором его доставили, сел на мель у берега, и сдвинуть его не удавалось никакими силами. Но, в конце концов, его сняла с мели и довела до берега на собственном поясе знатная женщина по имени Клавдия (по одной из версий — девственница-весталка). Клавдию обвиняли в распутстве, но, совершив это чудо, она доказала свою невинность. Разумеется, это всего лишь легенда. Настоящая роль Клавдии в этих событиях была сугубо политической. Впоследствии изваяние Клавдии установили в вестибюле храма Кибелы, чью архаическую статую (священный камень), собственно, и доставил в Рим этот корабль 27 .

Но вернемся к легенде о Формионе. Сам он после этих событий прозрел, а входить в дом, где хранилась знаменитая веревка, дозволялось лишь потомкам вышеупомянутых фракийских женщин. Судя по всему, прообразы этих женщин — служительницы Самофракийских мистерий; им сопутствует «слепой» прорицатель, сам исцеляющий себя магическим образом. История с дочерью первого Формиона, пропавшей из детской комнаты Диоскуров, тоже перекликается с мистериальными легендами, повествующими о похищении или спасении божественной девы. Впрочем, не удивительно, что Грейвс пересказывает эту легенду с некоторым сарказмом: хозяин дома, которым прежде владел приемный отец Диоскуров, волей-неволей задастся вопросом, кто же на самом деле эти странники, утверждающие, что провели детство в его доме.

Еще одно предание, по-видимому, соединяет историю спартанского Формиона с легендой о Леониме. В этом рассказе фигурирует исторический Формион — полководец из Кротона, который, судя по всему, был известен и под другими именами. Этот Формион, подобно Автолеону-Леониму, страдал от раны, которая не исцелялась никакими средствами, словно ее нанес некий бог или божественный герой. Оракул велел Формиону посетить дом Диоскуров в Спарте. Прибыв к этому дому и взявшись за дверную ручку, Формион обнаружил, что держится за ручку двери собственного дома в Кротоне и что рана его исцелилась. В связи с этим сюжетом упоминается также некое экстатическое путешествие в Кирену. Климент Александрийский связывает имя и деяния Формиона с именами Абариса, Аристея, Эпименида, Пифагора и Зороастра 28 .

Эпименид

Эпименид, критский прорицатель и эпический поэт, был современником Солона. Иногда его включают в число семи греческих мудрецов (вместо Периандра). Многие подробности его биографии на первый взгляд кажутся мифологическими, но при более внимательном рассмотрении хорошо вписываются в исторический культовый контекст. Некоторые предания о нем начинаются, казалось бы, совершенно фантастическим образом: однажды Эпименид пас стада в горах, зашел в какую-то пещеру, заснул и проспал — по различным версиям — 40, 47 или 57 лет. Но, как становится очевидно при сопоставлении с другими источниками, это не что иное, как образное описание посвящения в Критские мистерии в пещере Зевса на горе Ида.

Мотив затворничества и длительного пребывания в трансе встречается и в жизнеописаниях многих других греческих прорицателей, поэтов и чудотворцев. Удаляясь в пещеру, они постились и переживали экстатические состояния, которые именовались «энтузиазмом» (это слово происходит от греческого корня, означающего «божественное вдохновение»). В подобных трансовых состояниях они созерцали богов и внимали их речам. Не исключено, что схожую природу имеют беседы с различными богами, записанные позднее в форме герметических трактатов. В ту же идейскую пещеру, согласно Гомеру, раз в девять лет удалялся царь Минос для беседы с Зевсом, чтобы получить от него новые законы 29 .

По преданию, Эпименид утверждал, что помнит свои прошлые воплощения, в одном из которых он был Эаком (заклинателем дождя и врачевателем, ставшим после смерти судьей в Аиде). По словам Платона, Эпименид предсказал войну с персами за десять лет до ее начала 30 . Прожил он, согласно различным легендам, то ли 157, то ли 299 лет. Рассказывали, что он умел выходить из тела, а питался лишь особым растительным снадобьем, которое получал от нимф и хранил в бычьем копыте. Согласно Плутарху, это снадобье готовились из растения под названием «алим» (a-limos), которое буквально переводится как «неголодающий» или «изгоняющий голод» 31 . Комедиограф Аристофан в IV веке до н.э. приписывал употребление этого же растения аскетам-пифагорейцам, а в одном источнике V века сообщается, что им питался герой Геракл. Подобная воздержанность в пище отличает многих персонажей, представленных в нашей галерее, а во многих гримуарах подготовка к магической работе требует поста. Визит Эпименида в Афины — событие историческое, и на его основе можно приблизительно установить даты деятельности этого провидца. Он посетил Афины в 596 году до н.э. и спас город от мора посредством неких таинственных обрядов и жертвоприношений. После смерти Эпименида чтили как бога, особенно в Афинах: он не только спас горожан от болезни, но и подал им много полезных советов, а также провел некие религиозные реформы. Когда тело его стали готовить к погребению, оказалось, что оно покрыто татуировками. Возможно, эти метки были нанесены при посвящении в Критские мистерии, но у жителей материковой Греции они вызвали ассоциации с Фракией. Эти татуировки были статусными знаками, подобные которым часто встречаются у шаманов. Интересно также, что имя «Эпименид» сходно с именем одного из идейских дактилей — Эпимеда. Диоген Лаэртский в своем рассказе о критском посвящении Пифагора утверждает, что в путешествии в подземный мир того сопровождал Эпименид 32 . Тот же автор сообщает, что критяне воздавали Эпимениду божественные почести 33 .

Магические священные писания

Современные оккультисты, не считая ортодоксальных телемитов, в большинстве своем относятся с недоверием к самой идее священных книг Телемы и прочих подобных писаний. Но, вероятно, эта тенденция отчасти и полностью объясняется тем, что многие подходят к подобным текстам с тех же позиций, что и к священным писаниям массовых религий. В предыдущих главах мы уже отмечали, что существует, по меньшей мере, две разновидности магических книг. И обе они, каждая на свой лад, способны откорректировать наши представления о священных магических текстах Новейшего времени. Первую разновидность составляют книги рода «Liber Spirituum» («Книга духов»), наподобие той, о которой шла речь в автобиографии Челлини. Этот класс магических книг играет исключительно важную роль в истории магической практики. Его родословную можно возвести к учению посвященных гностиков, владевших словами и печатями, которые даровали доступ на все уровни мироздания, — учению, которое книги этого рода выражают в самой конкретной и прикладной форме. Само же это учение — плод развития более древней разновидности магических книг, самый яркий образец которой — древнеегипетская «Книга выхода днем».

«Liber Spirituum» как совокупный договор с духами

В своих комментариях к «Истинному гримуару» я подробно рассматриваю и объясняю ту центральную роль, которую в книгах гримуарного жанра занимает девственный пергамент как залог успешного договора с духов. «LiberSpirituum» — отнюдь не исключение из этого правила: подобные книги также содержат в себе листы девственного пергамента, на которых духи должны оставить свои подписи. Следовательно, «Liber Spirituum» — это совокупный договор со всеми духами той традиции, в которой работает маг. Обладание такой книгой возводит мага на более высокую ступень власти и мастерства по сравнению с теми его коллегами, которые имеют дело лишь с отдельными духами от случая к случаю. Другого подобного магического орудия, отличающего высокий уровень достижения, попросту не существует. Поэтому «Liber Spirituum» важна ничуть не меньше, чем договор с духами как таковой, и по своим функциям вполне сопоставима с последним. Разница между ними лишь в том, что «Книга духов», в отличие от частных договоров, носит всеобъемлющий характер; но в том случае, если маг, действующий по методу «Истинного гримуара», прорабатывает всю иерархию духов от начала и до конца, это различие становится несущественным. Метод «Истинного гримуара» в этом отношении удобен тем, что многочисленные договоры с индивидуальными духами составляют в нем неотъемлемую часть всей процедуры в целом.

В «Четвертой книге оккультной философии» описываются два ритуала изготовления подобной книги, но впоследствии принципы создания «Liber Spirituum» претерпели ряд изменений. В прошлом маг, как правило, собственноручно писал и иллюстрировал «Книгу духов». Однако после того, как во Франции начали выпускать серию дешевых печатных гримуаров, известную как «Синяя библиотека» (в которую входит и «Истинный гримуар»), от этого правила отказались. Стали считать, что «Книгой духов» может стать любой печатный гримуар, если его подпишет Люцифуг Рофокаль: задний форзац, фактически, превращается в договор. Эта идея упоминается в «Гримуарах» Оуэна Дэвиса, а в современном контексте анализируется в статье Джонни Джекобсона «“Великий гримуар”: договоры с демонами», опубликованной в сборнике «Дьяволикон» 34 . В гримуарах из «Синей библиотеки», как правило, содержались не только сигилы духов и обряды для их вызывания, но и их портреты. Позднее возникло представление о том, что вместо «Книги духов» можно использовать тот или иной гримуар, который тем самым, фактически, приравнивался к «Книге духов».

Более близким к нам по времени примером тесной связи между гримуаром и «Liber Spirituum» служит знаменитый современный гримуар «Liber 231» с его сигилами и именами духов. Рисунки сигилов из «Liber 231» очень похожи на сигилы из рукописных гримуаров. Сами же духи, перечисленные в этой книге — как и в ее гностических и египетских прототипах, — олицетворяют различные этапы духовного путешествия (в данном случае — пути каббалистического Древа Жизни).

Более комплексную параллель с гримуарами и с магическими священными книгами вообще составляют орфические тексты. Исследователи еще только начинают осознавать, насколько важное место занимают эти тексты в истории культуры. Орфические книги, первые из которых появились не позднее V века до н.э., сыграли поистине революционную роль. Традиционные местные и государственные культы располагали собственной поэзией, но священных книг у них не было. Орфические тексты положили начало принципиально новой литературной форме и религиозно-магической традиции нового типа — традиции, целиком и полностью основанной на мистических текстах, а не на древних и зачастую малопонятных изустных преданиях, сложившихся в результате коллективного творчества.

Литературу такого рода следует рассматривать в контексте общекультурных изменений, происходивших в греческом обществе. С развитием полиса возникли условия для выделения индивидуума из коллективной среды. Орфические книги — плоды грандиозной революции, совершившейся в религиозно-духовной области вследствие этих перемен. В новых условиях частные религиозные объединения и индивидуальные толкования получили возможность соперничать и с государственными культами, и с местными традициями — и даже, фактически, превзошли их по значению. Таким образом, орфические книги представляют собой первые письменные выражения личных отношений с миром богов и духов — отношений, во многом уже не зависящих от общепринятой традиции и определенно с ней конкурирующих. И следует настоятельно подчеркнуть, что эти литературные выражения духовной независимости заложили основу для всего последующего развития гримуарного жанра.

Философы-практики

На протяжении многих десятилетий ученые спорили о том, какое отношение имеют к герметическому корпусу магические папирусы. Первоначально герметические тексты рассматривали как образцы возвышенной философской литературы, а магические папирусы относили к области вульгарного колдовства. Некоторые исследователи, впрочем, утверждали, что существовало два рода герметизма — высокий и низкий, и что тексты герметического корпуса были ориентированы на философскую элиту, а магические папирусы — на простого, неискушенного читателя. Такая точка зрения, по крайней мере, относит эти два класса текстов к некоему единому спектру, хотя и к противоположным его концам. Но сравнительно недавно появилась новая концепция, согласно которой герметический корпус отличается от магических папирусов лишь постольку, поскольку теория всегда отличается от практики. Некоторые исследователи указывают, что герметические тексты проникли в Западную Европу через посредство византийских рукописных копий, и на этом основании предполагают, что магические элементы, содержавшиеся в более древних оригинальных текстах могли быть изъяты редакторами-неоплатониками. Определенно заслуживает внимания тот факт, что византийский ученый-неоплатоник Михаил Пселл называет Гермеса Триждывеличайшего гоэтом, или волшебником: «…этот гоэт (Гермес Трисмегист), по-видимому, был не понаслышке знаком со святым писанием». Любопытно, однако, что свои собственные познания в демонологии Пселл объясняет ученичеством у некоего «пророка из Эласонии». Этот пророк, в свою очередь, принял посвящение от Алета Ливия, получив от него снадобье и мазь, при помощи которых превращался в ворона и летал, где ему будет угодно, через пространство и время. Удивительное сходство между этими сведениями и легендой об Аристее из Проконнеса (VII век до н.э.) 35 свидетельствует о прямой преемственности между византийской ученостью и истоками гоэтической традиции, впоследствии породившей гримуары.

С «Пикатриксом» на Западе познакомились через посредство арабов, а не византийцев. Но, тем не менее, этот трактат проникнут той же эллинистической философией герметизма и вырос на ее основе. Герметическое наследие представлено в этом тексте в обеих своих ипостасях — и теоретической, и практической, — спаянных в одно целое.

Многие направления современной магии, как традиционные, так и возникшие сравнительно недавно, нередко классифицируются как герметические. При всех своих возможных недостатках это определение небесполезно, поскольку подразумевает оба аспекта герметизма — и теоретический, и практический. С другой стороны, философское движение неоплатонизма также сыграло огромную роль в развитии древней магии, а его практическая сторона нашла воплощение, среди прочего, в теургии Ямвлиха. Орфизм тоже включал в себя и элементы чистой философии, и такие практические методы, как посвятительные обряды, некромантические процедуры, ритуальные очищения и т.д. Но вне зависимости от того, причисляет ли себя маг к последователям какого-либо из этих учений или нет, перед ним по определению стоит необходимая задача: найти прикладное применение тем мифологическим элементам, которые заключает в себе древняя гоэтическая магия.

Возможно, некоторым читателям проще признать важность практики, нежели смириться с представлением о магах как о философах. Однако это представление отнюдь не ново: едва ли не важнейший из всех классических трудов по западной магии, трактат Корнелия Агриппы, носит название «Оккультная философия». В древности некоторых выдающихся философов считали магами. В частности, Эмпедокл, развивший учение о четырех стихиях, заложил одну из фундаментальных основ всей западной теории магии. Его собственная магия, без сомнения, включала в себя практическое приложение этого учения. С данной точки зрения магию можно рассматривать как практическую сторону философии. Интересные соображения о взаимосвязи между теоретическим и практическим аспектами магии высказывает Стивен Флауэрс во введении к своей «Герметической магии» 36 . Коротко говоря, практика — это применение теории, будь то системная философская теория (наподобие герметизма или неоплатонизма) или же какое-либо частное теоретическое понятие (наподобие теории магических симпатий).

В ходе этого исследования мы будем рассматривать истоки гоэтии в контексте практик варварских — фракийских и скифских — шаманов. Среди фракийцев встречались аскеты, чьи моральные принципы и эсхатологические верования оказали заметное влияние на пифагорейские и орфические школы в Южной Италии и других областях. С другой стороны, религиозное содержание орфизма и пифагореизма во многом восходит к культам Деметры и Диониса и включает в себя заимствования с Востока. Древнейшие дионисийские культы были экстатическими и обеспечили мощный противовес аскетическому течению. Эти культовые аспекты древней гоэтии (наряду с другими элементами, которые мы рассмотрим позже) заложили мифологическую основу не только для чистой теории, но и для практики. Соответственно, читая рассуждения Флауэрса об оживлении или экстернализации внутренних моделей мышления, следует иметь в виду, что эти модели не только включают в себя различные теоретические соображения, но и, что не менее важно, находят выражение в образах мифа. Магия без теории — мертвая буква, бессмысленный рецепт; но теорию невозможно воплотить на практике без некоего мифологического языка. А язык архаической практики гоэтии — в какую бы философскую модель она ни включалась, — в сущности, и состоит из вышеупомянутых образов мифа.

Соответственно, на протяжении этой книги неоднократно будут приводиться различные примеры магической практики. Многие из этих процедур — совершенно «приземленные»: они больше похожи на методы худу, чем на сложные ритуалы, некромантические заклинания и прочие изощренные операции. Но кажущаяся простота подобной «кухонной магии» — это еще не повод презирать ее. Компоненты всех магических опытов, которые мы будем рассматривать, — от магнитов и железа до различных растений, оливкового масла и т.д. — тесно связаны с мифологическими темами нашего исследования. Магическая работа с материальными предметами, доступными чувственному восприятию, — это своего рода овеществление магического языка: маг, проводящий подобные операции, преодолевает время и воссоединяется с прародителями и богами своей традиции.
Изображение
Жду тьмы прихода,полная луна
бросает тайны тень, и я посмею
проклятые промолвить имена...

Вернуться в Теория.

Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2


@Mail.ru