На языке боли: говорит ребенок Антон Кузьминых

[HERMES HERMESIN]

На языке боли: говорит ребенок

Антон Кузьминых

Регулярно и с интересом занимаюсь переводом с разных языков. При этом я далеко не лингвист. Я психолог, и в этом качестве знаком с языком косвенных и двойных посланий, языком ожиданий и чувств, языком поступков и действий. Давно заметил, что каждый человек обладает своими неповторимыми особенностями в самовыражении. Можно сказать, индивидуальным акцентом.

Один из первых языков, которым люди овладевают – это язык боли, или язык симптомов. Порой ребенок еще не умеет сказать, чего он хочет, да и вообще не овладел еще вербальным способом самовыражения, но уже умеет сообщать о своей боли так или иначе. И часто дети становятся жертвами «буквального перевода».

Например, десятилетний мальчишка, который жаловался на боли в животе, лег под нож хирурга. Ему удалили аппендицит, который, как выяснилось после операции, не имел ни малейших признаков воспаления. Правда, боли удивительным образом прошли. Через двадцать лет этот мальчишка вспоминал на консультации у психолога о своем одиночестве и страхе. В тот раз он боялся идти в школу на какую-то контрольную, ему недоставало родительской поддержки, и было одиноко. Рассказывал он об этой истории с сожалением о том, что когда-то он, маленький мальчик, не смог сообщить маме о своей настоящей нужде. А потом постеснялся сказать хирургам правду, да и не умел её выразить - живот вовсе не болит, а просто он пытается привлечь внимание взрослых. Это, кстати, у него получилось. В школу он с полным основанием не ходил, а мама, прежде вечно занятая, приходила разговаривать с ним каждый день, а то и не по одному разу. Ничего удивительного в том, что этого человека в дальнейшей жизни ждала череда травм, болезней и несчастий…

Иногда язык боли для ребенка – это единственная возможность выразить свою потребность, отстоять свою позицию. Так уж получилось, что даже самые «глухие» родители слышат и реагируют, когда ребенок говорит «больно». Правда, по-разному реагируют. Часть родителей, на фоне собственной тревоги, увеличивают внимание к ребенку, усиливают опекающее поведение по отношению к нему. Некоторые же родители, напротив, из страха столкнуться с тем, чем они не в состоянии управлять, отвергают детей в этих проявлениях. Говорят что-то вроде «не придумывай» или «до свадьбы заживет».

И все эти диалоги ведутся абсолютно бессознательно. То есть говорить говорят, а о чем разговор - не задумываются. Переводят вкривь да вкось, исходя из своего словарного запаса. А здесь срабатывает другой капкан. Когда человеку кажется, что его не слышат, он начинает говорить громче, вплоть до крика. На языке симптома это выглядит как неведомая неизлечимая болезнь, которая мучительно переживается не только ребенком, но и затрагивает все его окружение. Такой болезнью может быть игровая зависимость, наркомания или что-то ещё. Мне кажется, что крайним проявлением попыток докричаться до близких является подростковый суицид.

А ведь все это может начаться с безобидного детского «ой, у меня болит ножка» в ответ на родительское предложение убрать игрушки. Стоит ли говорить о том, что любое подтверждение эффективности такого способа общения с родителями на языке боли, языке симптомов убеждает ребенка пользоваться им и дальше? Наверное, стоит. Важно знать, что слова ребенка «мне больно», «мне плохо» могут иметь совершенно разные значения. Понимание этого позволяет родителям глубже оценивать подтекст и контекст детских сообщений, адекватнее реагировать на происходящее.

Когда я работаю с детьми и подростками, я всегда спрашиваю у них и их родителей, «что болит». Потому что иногда это самый быстрый способ найти психологическую проблему, лежащую в основе.